О том, что коррупция в нашем современном государстве является основой управленческой структуры, а противодействие коррупции не вызывает серьезных ассоциаций, можно и не говорить.

Приведу лишь два свежих примера того, как технично органы власти пытаются эту неприкрытую поляну исследовать.

Пример № 1.

В Ростовской области объявлен конкурс на выполнение работ по проведению массового социологического опроса по теме «О состоянии коррупции в Ростовской области в 2013 году». Начальный бюджет небольшой, в общем адекватный для такой работы – 700 тыс. рублей.
По заданию требуется разработать исследовательский инструментарий (анкеты, инструкции и прочее), сформировать выборку 2 тыс. респондентов, провести полевое исследование, сформировать и вычистить электронную базу данных, проанализировать результаты, подготовить полную (более 45 страниц) и краткую (15-30 страниц) версии отчета, которые нужно согласовать с Заказчиком, и осуществить тиражирование по 30 экземпляров каждой версии.
В общем, скучные социологические будни, даже без аналитики.

Веселье и задор заключаются в том, что вся эта заказная социологическая рутина должна быть выполнена за 7 ДНЕЙ, уважаемые господа. Инновационная социология! Иной бы даже замахнулся на термин «нано»! Советую всем и сам возьму на вооружение.
Видимо, расчет сделан на антикоррупционный эффект внезапности.

Но это карлик в сравнении со следующим антикоррупционным гигантом.

Пример № 2.

Конкурс, объявленный в Волгоградской области, на проведение социологического исследования «Оценка восприятия населением проявлений коррупции в органах власти и органах местного самоуправления на территории Волгоградской области» с начальным бюджетом 650 тыс. рублей.
Интерес к жизни эта работа возбуждает не сроками (на выполнение отводится 35 дней), а несколько другими, тоже «наноантикоррупционными» технологиями.

Социология с погружением в суровую реальность. Следует отметить, что в рамках работы предполагается выявить не только «представление жителей области о коррупционных проявлениях в органах власти и местного самоуправления», но и оценить «реальное состояние коррупционной деятельности представителей [указанных органов]». Ценно? Да с такой информацией, будь она в наличии,… задумаешься, куда податься.

Среди ценного также: «выявление степени востребованности населением коррупционных проявлений со стороны органов власти и органов местного самоуправления». Это спрос на коррупционные услуги, другими словами.

Ну и дальше естественные вещи, связанные с антикоррупционным потенциалом, общественным мнением и степенью доверия, то есть помехи для успешного функционирования детально исследованных выше коррупционных рынков.

Чтобы собрать всю эту ценную информацию о реальной коррупции в области, следует репрезентативно опросить 4,5 тыс. респондентов.
А вот тут реальность и становится по-настоящему суровой. Анонимности не только никто не обещает, как это обычно делается в соцопросах, особенно по таким щекотливым темам как коррупция, но сам Заказчик – будучи представителем тех самых органов, реальное состояние коррупционной деятельности и реальный спрос на коррупционные услуги которых следует оценить – заявляет о своем участии в контроле: «Проверке подлежат 10% анкет при помощи повторного посещения (или телефонного обзвона) респондентов».
Представляем себя в качестве респондента. Нежданный вечерний звонок в дверь квартиры: «Здравствуйте, мы из областного правительства. Не беспокойтесь, пожалуйста, только скажите, Вы принимали участие [дата, время, номер анкеты] в социологическом опросе, проведенном [Исполнителем], о реальном состоянии коррупционной деятельности наших представителей и вашей востребованности в этой деятельности? Не могли бы Вы лично подтвердить все сказанное ранее и зафиксированное в анкете? Откройте, пожалуйста…»

И на закуску от Заказчика: «Результаты исследования должны быть конфиденциальны». А как же открытость, публичность, гласность и прочие антикоррупционные мантры?
В общем и смех и грех.

Неужели все теперь сводится только к рисованию бесполезных диаграмм, которые не только не могут ничего сказать о том, какие меры следует применить, но и дать хотя бы приблизительно достоверный снимок происходящего? Просто – невеселые и, вместе с тем, несерьезные картинки.

Разве прошли времена осмысленных содержательных исследований, содержащих ответы на вопросы о причинах, структуре коррупции, из которых вытекает ориентированная на результат программа антикоррупционной политики – бери и используй?

А ведь только у НИСИППа, организации достаточно широкого профиля, таковых было немало, в том числе на региональном уровне, например:

Разработка прикладной многофакторной программы проведения ежегодного мониторинга уровня коррупции в Ульяновской области с использованием данных правоохранительных, статистических органов и результатов социологических исследований» по заказу Уполномоченного по противодействию коррупции Ульяновской области – 2011г.

Выполнение работ по формированию перечня должностей в исполнительных органах государственной власти Тверской области в наибольшей степени подверженных риску коррупции коррупциогенных должностей для нужд контрольно-аналитического комитета Тверской области – 2008г.

«Комплексное исследование коррупции в Тверской области в 2007 году».

Даже Минэкономразвития России, которое проводит с 2010г. общерегиональный социологический опрос по теме распространения коррупции, не проявляет реального интереса ни к вопросам экономических эффектов от коррупции, ни к вопросам экономической эффективности от проводимой антикоррупционной политики.

А ведь антикоррупционный потенциал экономического развития в России огромен – минимум порядка десятка процентов ВВП ежегодно. Правда коррупционный капитал у нас сегодня весьма емок и практически не исследован. Может стоит всерьез вернуться к этой теме?