Мы продолжаем беседу с Егором Иванковым о системных проблемах сегодняшней экономики.

- Егор Александрович, Вы сказали, что сегодня мы находимся в процессе трансформации, производство целого ряда перспективных отраслей перейдёт на новый технологический уровень, происходят глобальные миграционные процессы. В этой связи Вы приводили пример Тайваня, но нас ведь более всего интересует Россия, попавшая ко всему прочему в сложное положение из-за западных санкций и вызванного ими разрыва многих технологических (и не только технологических) цепочек. Что делать с российской экономикой? Какую модель Вы порекомендуете в данном случае?

- Модель планового хозяйствования. Она предполагает управление процессом, что и внедрялось: управление технологическими разработками, управление человеческим ресурсом и управление денежным потоком. То есть внедрялось проектное управление, проектное сопровождение и администрирование с внедрённой казначейской моделью.

- Сразу вопрос: зачем это нужно?

- Затем, что существующая модель себя дискредитировала. При этом она не может сразу упасть: это будет мировой коллапс. Поэтому идёт такой плавный разворот. Вопрос: насколько быстро мы сориентируемся внутри страны. Это важно – у нас пока есть время, хотя я не сказал бы, что его много.

Мы подсчитали объём проектного портфеля по нашей территории и пришли к цифре в 100 тысяч проектов. Это – то количество проектов, которые делал Советский Союз после 1945-го года и потратил на это от десяти до двадцати лет.

- Но разница в реализации тогда и сегодня должна быть огромная.

- Да. На тот момент реализация такого объёма проектного портфеля происходила в условиях плановой модели и двухконтурной экономики, когда весь капитал был разделён на проектный и социальный (то, что касалось оплаты труда и других социальных аспектов).

Надо помнить, что в тот период времени у нас в стране не существовало частной собственности. Принималось решение: здесь должен стоять завод, здесь – школа, здесь жилой дом. Всё это было учтено, и в рамках поставленной задачи пошагово выполнялось. Сейчас с учётом структуры и противоречий, связанных с частной собственностью, такого рода планово-хозяйственную модель внедрить технически сложно, поскольку мы будем сталкиваться либо с потребительским экстремизмом, когда собственник завышает стоимость своего актива, либо с тем, что связано с кулуарными договорённостями и лоббизмом конкретных интересов.

- Как не столь мягко, как Вы, говорят сейчас: картельный сговор и коррупционная составляющая.

- Да, всё вокруг этого. Но, если мы говорим о системном подходе, то надо смотреть на всё, как на систему.

Если мы возьмём целый ряд азиатских стран, то там увидим классическую клановую модель государственного управления. У нас она ярко не выражена в родовой клановой системе, характерной для азиатских стран, у нас это называется «лоббистская модель». Все существующие элементы системы: министерства, ведомства (отраслевые, не отраслевые), частные объединения и ассоциации – все выполняют жёсткую лоббистскую функцию либо конкретного субъекта, либо группы субъектов. То есть лоббизм не системный – он всегда субъектен.

- Безусловно.

- Если мы соглашаемся с этим тезисом, то мы признаём, что через подсистемные группы (министерства, ведомства, объединения и ассоциации) проходят несистемные решения, которые никоим образом не завязаны на межотраслевое взаимодействие. Если же мы говорим, что межотраслевое взаимодействие не налажено, а оно не может быть налажено в лоббистской модели, то нужно признать: межотраслевое и межведомственное взаимодействие может быть налажено в плановой модели, где есть директивно поставленные задачи.

Если у нас не налажено межотраслевое взаимодействие, то о таком понятии, как межотраслевой баланс вообще можно забыть – откуда ему взяться. Тем более, что динамичный процесс поглощения одних предприятий другими, более крупными, продолжается, и он не даёт возможности в текущих реалиях выстроить систему управления.

Если мы посмотрим на международный опыт крупных слияний – поглощений, даже при позитивном сценарии – интеграции – на этот процесс уходят годы. Есть экономические факторы, и есть факторы не экономические, относящиеся в большей степени к вопросам социального проектирования. Нужна интеграция и корпоративных культур, и моделей хозяйствования.

Министр финансов Антон Силуанов как-то процитировал мою работу и согласился, что экономика у нас в большей степени теневая. Я выходил с тезисом, что в мировой экономике соотношение официальной и теневой экономик приблизительно равное. 50 на 50. При этом я не трогаю криминал, а говорю о теневой экономике, которая вынуждено увеличилась в объёме, поскольку классическая модель хозяйствования, то есть взаимодействия субъектов, сломалась. И чтобы быстро восстановить цепочки, многим пришлось уйти в бартер, в теневую модель. Не буду давать оценочные суждения этим процессам – это реальность.

Почему это произошло? Осознанно ли это произошло? Спланированно ли произошло? Было ли спроектировано изначально? Я считаю, что было спроектировано изначально и сделано осознанно. На дальше – опять развилки: какими будут результаты.

Почему это осознанно, почему спроектировано?

Ещё в момент появления такой темы, как пандемия, а никто уже не скрывает, что она была запущена, чтобы «сжать» экономики: сократить движение капитала, сократить движение товаров и услуг – сократить любое движение. Как только экономику попытались «сжать», процессы попытались замедлить, естественно, это повлекло за собой глобальную перестройку. Так что пандемия не выполнила тех задач, которые перед ней стояли, в плане глобальной перезагрузки мировой экономики. Поэтому были запущены более жёсткие способы перезагрузки мировой экономики и перестройки логистических цепочек в том числе. А логистические цепочки перестраивают движение капитала, и это всё происходит через теневые модели.

- Почему через них?

- Потому что организационно-правовые хозяйственные модели себя дискредитировали, а новых моделей нет. И никто на сегодняшний день не вышел с моделью как глобальной, так и локальной экономики, имеющей за собой не фантазию как идею, а прототип. А нужна пошаговая модель, которую можно масштабировать и внедрять.

В чём здесь двойное дно? Оно сейчас находится в большей степени на межпоколенческом уровне. Я разложу этот уровень на три поколения: моё – среднее, старшее поколение и младшее. Сейчас о предпринимательстве начали говорить в контексте 14 – 15-ти лет: нам нужно выращивать новых технологически подготовленных предпринимателей, поднимать с ними инициативу снизу. Но парадокс в том, что всё происходит в виде лозунгов, но им не дают модель. У них есть инициативы через разного рода государственные и негосударственные решения, из них пытаются создать какие-то проектные группы, но модели то нет.

- Давайте скажем так: когда в 1992-м году Борис Николаевич Ельцин заявил, что надо работать и набивать карманы, именно молодые люди, включая подростков, кинулись в бизнес. Это был эффект хорошо выдрессированных собак: скомандовали «фас», и они бросились на добычу.

- В чём здесь сложность (мы через это уже проходили): когда появляется очень активная позиция определённой группы людей, неважно, возрастной, или какой-то иной, она затмевает деятельность других групп. В то время люди среднего возраста ведь тоже двинулись.

- Ещё как!

- Но они взяли на себя больше управленческие функции, в то время как молодёжь занялась исполнительской деятельностью, не выходя на первый план. Увы, мы должны честно сказать: то время было просто беспредельное. Я говорю это как дитя той эпохи, выжившее в той демографической яме. Наше поколение подкосили разные деградационные моменты, в частности наркотики. Плюс к этому – некоторое количество локальных конфликтов, в которых люди моего поколения принимали участие. И сейчас происходит то же самое.

Но мы выросли на неопределённости. Нас отсутствие модели не смущало и не пугало: мы жили в процессе трансформации. А сейчас выросло другое поколение. Оно более конкретное, и, учитывая это, ему необходимо давать конкретные модели. Или эти люди поймут, что их обманывают, а следующей попытки уже не будет. Мы жили в неопределённости, а нынешнему молодому поколению пытаются всучить модель, которой нет. Им, конечно, не говорят: идите туда, не знаю, куда, возьмите то, не знаю, что. Но им нужна конкретика, они неопределённость не понимают. И здесь – серьёзные риски: открыто сказать, что мы находимся в неопределённости, люди, принимающие решения, не могут: они отвечают за это. Если бы у нас трансферт системы государственного управления был постоянным, любой руководитель признается с трибуны в том, что что-то пошло не так. Когда этого нет, подобное признание невозможно. А попытка назначить виноватых даёт лишь временный эффект: это – не решение проблемы, это – паллиативная медицина, помогающая снять боль и уменьшить мучения, когда болезнь неизлечима. И такая паллиативная медицина сегодня распространилась по всей планете. Почему на международной политической поляне появились люди, которых нельзя назвать иначе, как клоуны? Да потому, что они в итоге будут назначены виноватыми

Окончание следует.

Беседовал Владимир Володин.