Есть даты и юбилеи, которые мы с удовольствием отмечаем. Есть даты, которые предпочитаем не замечать. В этом году заканчивается срок действия правительственной экономической программы Стратегия – 2020». О ней официальные лица и официальные СМИ предпочитают не говорить.
Чем всё же была эта программа, что из запланированного в ней хоть как-то реализовалось, а что осталось нереализованным? С этими вопросами мы обратились к участнику разработки «Стратегии – 2020» Юрию Симачёву.
- Юрий Вячеславович, на дворе конец августа 2020-го года, и пора бы уже подводить итоги принятой в своё время «Стратегии – 2020». Вы, как я помню, принимали участие в её разработке.
- Да.
- Вот передо мной текст заметки в «Российской газете» от 18 марта 2008 года. Заголовок – «Дожить до 2020». В подзаголовке – замечательное обещание: «Через 12 лет Россия сойдет с «нефтяной» иглы». В тексте – пряники и коврижки, которые мы должны бы сегодня с удовольствием вкушать:
«К 2020 году россияне будут в среднем получать 2700 долларов в месяц, иметь не менее 100 квадратных метров на семью из трех человек, а средний класс будет составлять более половины населения. При этом годовая инфляция снизится до трех процентов. Такие прогнозы содержатся в Концепции социально-экономического развития России до 2020 года. Вчера этот документ появился на сайте минэкономразвития.
Эксперты уже называют концепцию "прорывным сценарием", по которому к 2020 году Россия утвердится в статусе ведущей мировой державы».
Это всё, конечно, лозунги, которые сейчас в основном и вспоминаются. Но, давайте, начнём с другого: в чём, на самом деле был смысл этой стратегии?
- Давайте начнём с того, что отделим друг от друга два термина: был некий документ 2008-го года – классический бюрократический документ, где всё развивалось хорошо и замечательно, где определялись огромные темпы роста, где было много различных обещаний. Но реально эксперты участвовали в разработке другого документа.
- Документ 2008-го года не был ориентиром для неё?
- «Стратегия – 2020» разрабатывалась уже после первого финансового кризиса.
Другое дело, что в нём тоже было много различных ожиданий, связанных с темпами роста, с развитием среднего класса, которые не сбылись. И когда говорят, что были некие предложения по прорыву, по новым решениям, то имеется в виду как раз документ, называемый «Стратегия – 2020», который разрабатывался группой экспертов, в основе своей из РАНХиГС и ВШЭ.
- После Вашего замечания стоит сказать, что же было в самой «Стратегии – 2020». Не в документе 2008-го года, который сейчас достаточно активно цитируется (думаю, тоже по заметке в «Российской газете», поскольку говорится в основном о том, с чего мы начали беседу), а в программе, составленной экспертами. Что там было предложено для продвижения страны вперёд?
Между прочим, мы с Вами лет девять назад говорили об этом документе: он был профессионально составлен.
- Да, я сейчас, перед нашей беседой, ещё раз просмотрел этот документ, благо он есть в открытом доступе.
Я принимал участие в подготовке трёх разделов стратегии: один – по улучшению деловой среды и формированию благоприятного делового климата, второй – по инновациям, третий – по сокращению и оптимизации государственного сектора.
Краеугольным из этих разделов мне кажется первый. Конечно, при отсутствии мотивации у бизнеса и большей части населения к инвестиционной и инновационной активности, а у граждан и к тому, чтобы заниматься предпринимательством, потребуется очень много ресурсов со стороны государства, которых может и не быть, а самое главное – эффективное расходование этих ресурсов, эта помощь становится уже весьма ограниченной. Ограниченной объективно.
Что мне нравится в той стратегии? В ней достаточно чётко было сформулировано: если мы рассматриваем деловой климат, институты, сопоставляем их с тем, как они выглядят в других странах, то и институты, и характеристики бизнес-климата, то видим, что они ухудшаются. То есть ещё в тот период диагностировалось: мы начинаем проигрывать. Проигрывать в борьбе за инвестиции, в борьбе за интерес бизнеса развиваться и продолжать свою деятельность в российской юрисдикции. И тогда был сформулирован ряд идей о том, что, например, не надо хвататься за все направления, связанные с институциональными улучшениями, а выделять наиболее болезненные зоны. Было сказано, что требуются дополнительные институты по защите прав инвесторов.
И я вижу, что какие-то вещи были сделаны. Да, предлагался механизм «красной кнопки» уполномоченного по защите прав инвесторов, предлагался национальный совет по совершенствованию правового регулирования предпринимательско-инвестиционной деятельности. И мы знаем, что институт уполномоченного по защите прав предпринимателей появился. Работает он? Можно сказать, что работает, но при этом весьма точечно.
Мы говорили и о том, что нужно продвигаться по пути улучшения бизнес-климата, что есть такой измеритель Мирового банка. И соответствующая работа тоже была проделана, причем достаточно эффективно. Но, как любая административная работа, она была подстроена под конкретный результат: есть индикатор - работа была сделана так, чтобы этот индикатор показывал хорошие результаты. А индикатор принимает во внимание улучшения не везде, а на отдельных территориях. У России это были Москва и Санкт-Петербург.
Да, на уровне этих городов улучшения оказались более чем значительными. А как в целом по России – сказать сложно. Ситуация очень противоречивая.
Я могу назвать, какие тогда выделялись чёрные дыры делового и инвестиционного климата: защита инвестиций, коррупция, защита входа на рынок, режим международной торговли, финансовый рынок, доступ к сетям. И надо сказать, что с точки зрения доступа к сетям, ситуация улучшилась, с финансовым рынком ситуация улучшилась, режим международной торговли улучшается. А вот барьеры при входе на рынки есть, коррупция сохраняется, с защитой инвестиций остаются серьёзные проблемы.
И, опять же, в качестве негативных факторов отмечалось чрезмерное неравенство прав рыночных агентов, которое, увы, сохранилось. Искажающее влияние государственного и монопольного секторов на рынок только усилилось. Чрезмерное и неэффективное регулирование во многих случаях осталось. Можно сказать, что масштабы государственной поддержки снизились.
- Но это же провал всей программы.
- Понимаете, что-то произошло, но сказать, что все негативные моменты преодолены, нельзя: все самые тяжёлые сохранились.
Одна из основных задач, которые ставились, - нормализация делового климата и снижение рисков ведения бизнеса. Среди предлагавшихся мер были и амнистия, и реформа Уголовного кодекса, и меры по предотвращению рейдерства – много всего. И, опять же, тема декриминализации бизнеса: она, вроде бы, есть, она, вроде бы, двигается, но по ней всё время следуют откаты назад.
Вот, что я могу сказать в качестве введения.
- Юрий Вячеславович, программа готовилась в 2010 – 2011 годах. Предполагали ли Вы тогда, что те принципы, которые в этой программе продвигаются, те темы (и та точка зрения на них), которые в ней поднимаются и решение которых предлагается, вызовут недовольство, встретят сопротивление нашей бюрократической системы, что будет чиновничий саботаж или что-то подобное?
Конечно, в 2011-м году в Госдуме ещё не заявляли, что борьба с коррупцией – это борьба с нашим государством, но рассчитывали ли Вы преодолеть возможные преграды?
- Поскольку разработкой Стратегии – 2020 занимались люди, которые уже достаточно давно делали какие-то предложения (это, может быть, и хорошо, а, может быть, и плохо), то определённый скепсис был. Другое дело, что всегда были определённые расчёты и надежды: может быть по каким-то направлениям, по каким-то изменениям удастся, что называется зацепиться, и выйти на траекторию саморазвивающихся позитивных изменений. Но проблема здесь, видимо, в том, что мы сами не можем предложить некие решения, которые могли бы быть устойчивыми. Понимаете, любого эксперта можно спросить: «Что можно сделать с бизнес регулированием?». И он сразу скажет: нужно снижать административное давление и административные барьеры. Это понятно. Более того, государство этим в принципе занимается. Занимается оно этим в периоды кризисов, то есть государству тоже понятно, что уровень барьеров высокий, их надо снижать. Но занимается оно этим только тогда, когда становится совсем тяжко и нужно найти хоть какие-то резервы для будущего развития. А потом политическая воля ослабевает, поскольку она не может бесконечно быть ориентирована на это направление, тем более, что оно рутинное, требующее постоянного внимания. И тут же получается, что этот участок вновь «зарастает бурьяном». А как сделать, чтобы всё бурьяном не зарастало? Чтобы это направление устойчиво развивалось? Это не очень понятно, поскольку существуют сильные мотивации со стороны любых контрольных, проверяющих структур, чтобы избыточные регуляционные нормы сохранялись. И они считают эти нормы не барьерами, а вполне разумными условиями.
Беседовал Владимир Володин.