Мы продолжаем беседу с Юрием Симачёвым о сегодняшних проблемах развития российской экономики.

- Юрий Вячеславович, мы с Вами остановились на проблеме ручного управления экономикой: какой эффект оно может дать, а в каких случаях оно бесполезно.

- У меня сейчас складывается ощущение, что, действительно, государство и государственные органы стали достаточно продвинутыми в плане решения в демонстрационном ключе отдельных задач: обеспечить какой-то конкретный прорыв, разработку определённой технологии, сдвинуть что-то в человеческом капитале. Это всё государство может сделать. Но дело в том, что государство может только что-то сдвинуть, а дальше это должно быть подхвачено бизнесом. Тогда это даёт экономический эффект, выражающийся на макроуровне. Поэтому возникает ощущение: качественно мы можем сделать практически всё, а чтобы добиться экономического эффекта никакое ручное управление не поможет. Для этого должна быть широкая среда, где действуют нормальные рыночные механизмы.

- Увы, нормальные рыночные механизмы у нас в стране во многих случаях не действуют, а про среду я лучше промолчу.

- Да, у нас эта среда сильно сузилась, причем такое сужение для инициативы, для мотивации происходит не только в плоскости: государственный бизнес – частный бизнес. Оно происходит и в плоскости: федеральное правительство – региональные власти. Сейчас, как мне кажется, у регионов всё меньше пространства для каких-либо инициатив и поиска, Специфика нынешнего этапа развития в том, что нам уже нужен не эволюционный, а трансформационный рост, когда существенно меняются группы интересов, представления о том, на основе чего может развиваться экономика. И источником такого рода инициатив, безусловно, прежде всего должны выступать регионы. Сильные регионы. Им нужно сформировать пространство для такого рода инициатив.

- Юрий Вячеславович, Вам не кажется, что история с ручным управлением – это, как наша застарелая мечта об универсальной таблетке от всех болезней сразу?

- Нет, не кажется. Видите ли, в рамках ручного управления реализуется много задач. И, скажем честно, иногда какие-то изменения важно инициировать. Просто здесь – вопрос меры и вопрос того, чтобы инициированные изменения были подхвачены другими игроками. А для этого должно быть достаточно много частных игроков, которые не по указке, а по соображениям повышения своей эффективности, производительности подхватывали бы соответствующие инициативы.

А чтобы это было, должна быть рациональная, достаточно конкурентная среда и достаточно эффективная защита и неприкрытое уважение к частной собственности. Мы ведь видим примеры того, как появляется компания, она успешна, она растёт, а дальше что-то с ней происходит, что-то происходит с её мотивацией. Эффект от перехода малых компаний в средние, а средних – в крупные получается небольшой.

- Мы опять упираемся в «проклятые вопросы» бизнес-среды и чисто рыночных мотиваций.

- Причин здесь немало. Одна из них связана с низкой конкурентоспособностью российской юрисдикции, и это – вполне обсуждаемая и решаемая проблема, и ею занимаются. Вторая проблема, которую надо отметить – это давление на растущий бизнес. Причём я бы не сказал, что здесь всё определяется исключительно силовым давлением: растущий бизнес в какой-то момент начинает противоречить интересам уже сложившихся на рынке традиционных групп. И эти группы могут по-разному относиться к новому игроку на своём рынке. Могут и постараться сделать так, чтобы он с рынка пропал, либо постараться включить его в свой бизнес на той или иной основе. Решения могут быть разные.

На самом деле, это ситуация не уникальная, существующая не только у нас. За рубежом тоже есть проблемы с такими трансформационными изменениями. Любые новации, любые новые идеи, когда они затрагивают сложившуюся систему интересов, так называемое неэффективное равновесие, сносятся. И там требуется время, чтобы сформировались соответствующие группы интересов, чтобы они каким-то образом консолидировались и начали куда-то двигаться. Чтобы они консолидировались, нужны некоторые опорные точки, некие «зонтики». Те, которые может дать, условно говоря, регион, университет, какой-то город. Или это будет институт развития, вокруг которого происходят определённые изменения. Нужна некоторая критическая масса, и нужна воля к тому, что группы интересов могут и должны меняться.

- Но у нас группы интересов, оказавшиеся наверху в силу своего отнюдь не экономического положения, меняться не хотят. И не хотят никому уступать место, а потому готовы сожрать любого конкурента.

- Это всё происходит при таком очень краткосрочном режиме обсуждения. То есть, если вы задаёте вопрос любому представителю традиционной группы интересов, хочет ли он меняться, хочет ли, чтобы его рынок стал уже, а доходы ниже, естественно он не согласен на это. Так что обсуждение здесь возможно только через призму будущего. Когда представители разных групп начинают обсуждать: да вот, всё-таки хорошо – сейчас мы разделены, а лет через 20? Мы каким представляем себе будущее? И здесь многие согласятся и с вопросами исчерпания определённых преимуществ по тем или иным секторам, и с необходимостью существенной модернизации. И уже отталкиваясь от такого видения будущего, можно раскручивать в обратную сторону некоторые мероприятия, некоторые действия, которые нужны сейчас.

Это, на самом деле, не какая-то условная схемотехника, на этой основе действительно можно разговаривать. Ведь очень важно, чтобы возникала некая диффузия взглядов на то, как должна меняться экономика. У всех взгляд очень сильно сосредоточен на ближнесрочной перспективе. И у Минфина, и у отраслевых министерств, прежде всего, такие сроки. У Минфина речь идёт об одном – трёх годах: чтобы всё было нормально с бюджетом. Отраслевым министерствам и ведомствам нужно, чтобы, опять же в ближнесрочной перспективе, не было проблем с крупными предприятиями, с градообразующими предприятиями. Чтобы не было социальных всплесков из-за роста отдельных цен.

- Может быть, это потому, что никто в своём будущем не уверен: дай Бог сделать что-то повседневное.

- Вы же понимаете, что сейчас программа – долгосрочная, а задачи – исключительно текущие. Это – существенное противоречие.

Есть ещё один интересный момент: появились национальные проекты, и некоторые из них, действительно, оказались интересными в плане предложения достаточно новых подходов. Эти подходы обсуждались, но вот, наконец-то, представлены в этих нацпроектах. И существенной проблемой оказалось то, что некоторые министерства, хотя и поддерживают эти подходы, к ним не готовы. У них есть уже наработанные инструменты, есть проверенные и надёжные получатели ресурсов, которые им подходят (говорю это безо всяких двойных и тройных смыслов). Да, есть сильные нормальные компании, которые, получая государственные деньги, решают соответствующие задачи. А тут возникает новая задача, и оказывается, что инструментария под неё нет, понимания, с кем его наработать – тоже нет, на какой основе – непонятно. Как отбирать исполнителя – это некоторая сложная задача: а вдруг не сделает, или сделает что-нибудь не то?

Лично я считаю, что деваться некуда и, всё равно, через это придётся прорываться, и что-то будет происходить.

- Может быть, в таком случае не будем их критиковать? Авось сами выберутся на путь истинный.

- Я не призываю не критиковать тех, кто отвечает за макроэкономику: критика всегда полезна, но проблема-то в том, что мы пытаемся все задачи решить с помощью инструментов макроэкономической политики, а это неправильно. Так у нас возникают примеры промышленной политики, структурной политики (я об этом уже говорил), и это тут же нарезается по отраслевым министерствам, по департаментам, и дальше каждый пытается решить свою задачу за счёт своих инструментов. А где общий инструментарий правительства? Проблема возникает при сложении командного инструментария воедино. А без этого всё достаточно неэффективно. Ведь где-то нужно менять правила игры, где-то нужно деньги давать. И, на самом деле, нужно, чтобы правила игры менялись и деньги давались одновременно, в некоей связке. А получается, что действуют разные игроки в системе госуправления, а не единая команда.

Окончание следует.

Беседовал Владимир Володин