Мы продолжаем беседу с Николаем Смирновым о том, что у нас считается коррупцией и о противодействии этому явлению.

- Итак, Николай, мы остановились, обозначив  первый интересный документ, разработка которого предложена в новом национальном плане противодействия коррупции – это методика проведения социологических исследований в целях оценки уровня коррупции в субъектах Российской Федерации. И Вы охарактеризовали данную методику, увы, не слишком положительно.

А что за второй документ?

- Второй интересный документ – это тоже постановление Правительства РФ, которым должны быть утверждены методика оценки планов противодействия коррупции и эффективности их реализации и порядок определения лиц, ответственных за противодействие коррупции. Национальным планом противодействия коррупции установлен срок до 1 октября 2018 года, но такого постановления пока не принято. Как только это произойдёт, мы на него посмотрим.

Но что интересно: оно тоже должно было проходить процедуру раскрытия информации на портал regulation.gov.ru, но в том разделе, где должна быть эта информация, самих текстов этих документов нет. Размещён только анонс, что такая методика разрабатывается, но сам проект не вывесили. Так что обсуждать-то?

Вот Вы спрашиваете: насколько Национальный план действительно помогает бороться к коррупцией, а не с отвлеченными вещами? Вот эту методику или хотя бы проект мы и ждем, и пока не видим, хотя формально сроки прошли. Но у нас к срокам на госслужбе отношение творческое, если не получается исполнить, то их почти всегда можно продлить.

- Теперь у меня такой вопрос: только что Госдума распустила под сурдинку комиссию по доходам депутатов. Её возглавляла выступившая против пенсионной реформы депутат Наталья Поклонская, до сих пор более всего отличившаяся в борьбе за светлую память императора Николая Второго. И тут возникает простой вопрос: с одной стороны, мы якобы боремся с коррупцией, но с другой стороны, такой, вроде бы, антикоррупционный орган внутри самой Думы распускаем. Ну, убрали бы Поклонскую, выступившую против пенсионной реформы, поставили бы кого-то другого. Ан нет: распустили всю комиссию. Видимо, она в Думе совсем не нужна.

- Борьба с коррупцией всё больше становится системным явлением: у нас ведь, на самом деле, нет монополии на борьбу с коррупцией у Государственной Думы. Как написано в законе о противодействии коррупции, все федеральные, региональные и местные органы в рамках своих компетенций должны заниматься противодействием коррупции.

- Да. Сплотим ряды пчёл для борьбы с мёдом.

- Где-то что-то отменили, где-то что-то создали: происходит такое рабочее бурление. Что же касается госпожи Поклонской, то она, конечно, личность отважная, но, честно говоря, о каких-то ее значимых достижениях именно в антикоррупционной деятельности я не слышал.

- Как? Она же обвинила чуть ли не дюжину депутатов в том, что у них не всё в порядке с доходами и расходами.

- Ну, Государственная Дума у нас – это такой интересный институт: де юре она, безусловно является институтом демократии, но то, во что этот институт превратился… Это нечто очень интересное. И постоянно возникают вопросы: чем же депутаты реально занимаются. И смелые действия госпожи Поклонской, наверное, в какой-то степени стали отвлекать их от важных дел на занимаемых постах. Поэтому, видимо, депутаты и руководство Думы решили прибегнуть к оптимизации.

- Вполне может быть.

- Тем более, что она и голосует достаточно, скажем так, самобытно.

- Отвлечёмся от госпожи Поклонской и посмотрим на другой момент, тоже частный и тоже связанный с противодействием коррупции.

В Высшей школе экономики существует Проектно-учебная лаборатория антикоррупционной политики, и главой её была Елена Панфилова, бывший вице-президент и исполнительный директор международной организации Transparency International, основатель и многолетний руководитель её российского отделения. Было абсолютно ясно, какие аспекты общей темы больше интересовали лабораторию при ней.

И вот произошла смена руководителя: на место Панфиловой пришла хорошо нам обоим известная Дина Крылова.

- Да, она ведь как раз является общественным бизнес-омбудсменом по противодействию коррупции.

- В том-то и дело, что работала она у Бориса Титова и занималась, понятно, какими аспектами коррупции.

Сразу после её назначения в соцсетях начался крик и скандал: сменщица Панфиловой заявила, что будет заниматься коррупцией в экономике и, прежде всего, в бизнесе. Как это так?! Ату её! И почему-то никто не задал элементарного вопроса: а чем занималась Дина Владимировна Крылова до этого своего назначения? Хотя, думаю, многие это знали.

- Скорее всего.

- А те, кто назначал её на эту должность, знали это точно. И им нужно было заменить Елену Панфилову именно таким человеком, как Дина Крылова, сменив акцент в исследованиях.

И отнюдь не Дина Владимировна решила несколько дистанцироваться от неприятных для многих аспектов изучения нашей отечественной коррупции. Она предсказуемо решила сделать упор на хорошо знакомой ей тематике.

- Чтобы это как-то концептуально комментировать, нужно начать с того, что вообще понимается в нашем государстве под коррупцией и противодействием коррупции. Если оценить наш Национальный план как системную меру, и оценивать его с той точки зрения, как он влияет на коррупцию в стране, то нужно отметить определённый когнитивный диссонанс. Существует ошибка в понимании, в восприятии коррупции как таковой. Традиционно в мире под коррупцией понимается злоупотребление публичными полномочиями и ресурсами для личных целей. Это – международный подход, которого удобно придерживаться Transparency International, равно как и нашему государству. Другими словами, как пелось в старом советском кинофильме: «Если кто-то кое-где у нас порой честно жить не хочет…» – именно это понимается под коррупцией. На самом деле, это – не совсем коррупция.  Это – лишь то, что относится к компетенции наших правоохранительных органов: Полиции, Следственного комитета и так далее, – которые занимаются нарушениями законов теми, кто честно жить не хочет.

Возможно, это является адекватным пониманием коррупции в развитых странах, где существуют эффективные институты. Если же институт в принципе эффективен, то тогда коррупция действительно может появиться случайно, когда кто-то честно жить не хочет.

Но это всё не про страны с такими институтами, как у нас. Скажем так: не про развивающиеся страны, не про страны с переходной экономикой. К этим странам такое понятие коррупции неприменимо.

Если говорить конкретно о России, то у нас коррупция – это результат нашей институциональной траектории 90-х годов, это то, что получилось в результате фундаментальных институциональных преобразований. И всё это усугубляется серьёзнейшим недоверием к государству, которое вырабатывалось, как я понимаю, на протяжении всей истории российской государственности, и еще глубже укоренилось за годы реформ.

- Что ещё можно ожидать в стране, где отношения власти и общества определяются крылатой фразой: моё слово царское - слово дал, слово взял?

- В том-то и дело. Государство – «хозяин» своему слову со всеми вытекающими печальными последствиями. Отсюда и недоверие, означающее, что государственные институты не воспринимаются как фактические правила игры. Есть некая формальность, которая так называется, но реально в результате недоверия адресаты этих правил предпочитают по ним не жить. И всё бы не так плохо, если бы речь шла лишь о пустой формальности, но коррупция возникает именно потому, что жить по этим формальным правилам слишком дорого, а нарушать их особенно в последнее время становится все более опасно. Вот и возникает потребность в механизмах, схемах, которые помогают нарушать злополучные законы безнаказанно, что и есть настоящая коррупция.

Окончание следует.

Беседовал Владимир Володин.