Мы продолжаем беседу с Андреем Александровичем Яковлевым о путях и проблемах развития мировой экономики и мировой политики.
- Андрей Александрович! Предыдущая часть нашей беседы закончилась предсказанием в стиле пророка Иеремии: «Но что это будет означать в глобальном контексте? Это будет означать закрытие границ и для капитала, и для эмигрантов. Снижение спроса на внешние ресурсы вызовет неизбежную стагнацию на развивающихся рынках и увеличение неравенства между «глобальным Югом» и «глобальным Севером». И ещё одно неизбежное явление – рост радикальных движений и геополитической напряженности».
Вы считаете, что всё может сложиться так плохо?
- То, что сейчас происходит с Россией, мы сами видим. Но есть и Турция, куда менее сильная в военном отношении страна, которая в полной мере играет в те же игры. И, на самом деле, если этот сценарий продолжит развиваться дальше, то велика вероятность, что и другие игроки пойдут по этому же пути. В результате при продолжении сложившихся трендов, к сожалению, геополитическая напряженность будет только нарастать.
- А каков, по-Вашему, выход из сложившейся ситуации для развивающихся стран?
- В развивающихся странах теоретически мог бы развиваться сценарий, реализованный развитыми странами в середине ХХ века, когда за счёт активного государственного регулирования они смогли обеспечить спрос для своего массового производства и обеспечить тем самым социально-экономическую стабильность.
Проблема в том, что для этого у развивающихся стран сегодня гораздо меньше ресурсов. Как я уже говорил раньше, основная часть ренты, которая создаётся сейчас в глобальных производственных цепочках, остается в развитых странах. Одновременно есть сомнения в том, что элиты развивающихся стран сами готовы к таким сценариям, поскольку они означают существенное перераспределение доходов в пользу низших социальных групп, не возможное без самоограничения притязаний элит.
Исключение, пожалуй, составляет лишь Китай, где нечто подобное сейчас заявляется в качестве политики. И у Китая для подобных действий, в силу накопленных резервов, общей долгосрочной ориентации элиты и сохранения достаточно жесткой административной системы, есть некоторые шансы на реализацию таких подходов. Но при этом Китай тоже проходит через серьезную внутреннюю турбулентность.
- Какова основная причина этой турбулентности?
- Исчерпала себя та модель, на основе которой они работают последние тридцать лет и которая обеспечивала согласование интересов ключевых групп в элите, предоставляя им достаточные потоки ренты в обмен на поддержку ими процессов рыночной модернизации. А как трансформировать эту модель, не ломая всю сложившуюся систему, китайцы пока сами не до конца понимают.
Но, если говорить о развивающихся странах вообще, то, на мой взгляд, там весьма вероятно развитие по сценарию России, Турции, Венгрии. Это – ситуация, когда новые лидеры, вышедшие из второго эшелона старой элиты, пытаются реагировать на запрос масс (а жизнь принуждает их к определённым действиям), но не могут выполнить свои обещания. И тогда они начинают искать внутренних и внешних врагов, чтобы переложить на них ответственность. Следствием этого, скорее всего, станут новые конфликты и рост геополитической напряженности.
- Как-то, Андрей Александрович, не радостны Ваши прогнозы. А какие Вы видите альтернативы такому развитию событий? Они ведь должны быть.
- Есть ли альтернатива такому будущему? Начнем с того, что сегодня удерживает эту модель. Во-первых, объективно очень высокая степень экономической и финансовой взаимозависимости. Можно сколько угодно говорить про стремление к обособлению, но пока все очень взаимосвязаны.
И в первую очередь это США и Китай. Китай – это мировая фабрика. Американцы могут пытаться перемещать к себе производство, но этот процесс, если он будет реализовываться, растянется на десятилетия.
Одновременно существует финансовая взаимозависимость, когда американцы эмитируют свои доллары (напрямую или через гособлигации), которые реально держит Китай. В итоге складывается ситуация, при которой ни тот, ни другой игрок не может «просто уйти», поскольку это обрушит систему в целом. И они это хорошо понимают.
Дополнительный фактор – это осознаваемая после 11 сентября 2001 года необходимость коллективной безопасности и противостояния терроризму. Есть там и дополнительная история про экологические риски, которая тоже осознаётся, но куда менее остро.
Но проблема в том, что всё это – защитные функции, которые могут удержать систему на какое-то время, но не дают никакой перспективы. И проблема популистов, которые сейчас приходят к власти, в том, что они против действующей модели, но не предлагают реальных альтернатив.
- А что может быть такой альтернативой?
- На самом деле, на сегодняшний день определённая идеологическая альтернатива есть. Это «государство по шариату». И для меня был очень любопытен кейс Ирана, который мы специально анализировали и который в свое время был хорошо описан в одной из публикаций журнала «Коммерсантъ-Деньги» (https://www.kommersant.ru/money/82318). Иран в течение многих лет оказался способен противостоять всему миру: во время ирано-иракской войны Ирак поддерживали и США, и СССР. В течение десятилетий Иран был под санкциями США, потом были очень жесткие международные санкции, связанные с иранской ядерной программой, приведшие к глубокой изоляции страны. Но Иран, тем не менее, сумел выжить и в социально-политическом плане продемонстрировал редкую устойчивость. Это показывают и объективные данные, и общение с экспертами.
Безусловно, здесь огромную роль играет идеология, причём идеология религиозная. Надо сразу подчеркнуть, что в исламе заложены определённые элементы поддержания социальной справедливости. Есть загробная жизнь, в которой всё справедливо, но требование к богатым делиться с малоимущими существует и в этой жизни. И это требование работает, причем в основном не через государство, а через благотворительные фонды, существующие при мечетях. И хотя коррупция там тоже есть, значительная часть ресурсов доходит до конечных адресатов.
Тем не менее, проблема в том, что эта модель, как в своё время получилось с советской моделью, может быть политически устойчивой довольно долгое время, но она несостоятельна экономически. И если мы говорим об Иране, то да: они смогли пережить санкции, смогли найти варианты их обхода, смогли обеспечить какое-то импортозамещение, но всё это, в лучшем случае, - простое воспроизводство. Причём воспроизводство без фундаментальных инвестиций, поскольку вся их инфраструктура, и транспортная, и добывающая, была построена при шахе больше 40 лет назад.
Тем не менее важно осознавать наличие такой идеологической альтернативы. В этом контексте важен еще один пример – это ИГИЛ (Организация запрещена в РФ – В.В.). Это абсолютно маргинальная организация, но ее активность много лет не могли подавить ведущие мировые державы.
- Как же это ей удалось?
- Очевидно, что как всегда важную роль играют деньги. Два года назад в журнале «Коммерсантъ - Деньги» была весьма информативная статья «Бандитский халифат» с описанием экономики ИГИЛа (http://www.kommersant.ru/doc/2800963). Там было показано, что источники их доходов - это контрабандная торговля нефтью, торговля людьми, разграбление культурных ценностей, а также частные спонсорские поступления из ряда арабских стран. Очевидно, что эти средства прежде всего идут на войну и на пропаганду, но судя по всему также они идут на поддержание инфраструктуры и специфическую социальную политику, обеспечивающую ИГИЛ поддержку со стороны определенных групп населения – иначе сложно себе представить, как эта террористическая организация могла контролировать территории в Сирии и Ираке с населением около 6 млн человек. Деньги также не объясняют тот факт, что
из вполне благополучных стран ЕС люди уезжали воевать за ИГИЛ. Так, по данным Германского ведомства по защите конституции, около тысячи граждан ФРГ воевали в Сирии на стороне ИГИЛ (http://dailycaller.com/2017/12/03/germany-warns-of-highly-radicalized-isis-wives-children/) - и это были не наемники из частных военных компаний, а люди, которые были готовы погибнуть за идею.
- Так почему же едут, да ещё и тысячами?
- В моем понимании, потому что на эти идеи есть запрос, по-видимому, со стороны тех, кого не удовлетворяет набор ценностей, сложившийся и общепринятый в развитых странах. Это очень опасное явление, его нужно анализировать и обсуждать – но, к сожалению, ни на Западе, ни у нас это в должной мере не делается.
Таковы исторические аналогии, которые могут быть важны для понимания дальнейшего: конкуренция и экспансия капитала на новые рынки, бурное развитие технологий и экономический рост, рост неравенства, но при этом – новые возможности, движение к свободе и демократии. Всё это относится к последним 25 годам нашей истории, но также и к происходившему в конце XIX – начале ХХ века. Тогда тоже шла экспансия тогдашнего капитализма, вполне себе глобального, тоже было движение к демократии в разных формах. Свергались монархии, был бурный рост технологий, был расцвет культуры – всё это было. И была определённая социальная динамика, при том, что происходил явный рост социального неравенства.
Если же брать политэкономический срез истории, то в развитых странах уже тогда был более-менее конкурентный рынок и была достаточно конкурентная политическая среда (можно обсуждать как она соотносится с канонами современной демократии, но практически во всех ведущих стран проходили выборы и действовали парламенты, где были представлены очень разные политические партии). Проблемой было то, что сама логика развития экономических агентов в рамках рыночной конкуренции строится на том, что они стремятся к монополии. И те процессы концентрации, которые происходили в то время, приводили к тому, что экономические интересы стали оказывать серьёзное влияние на политические решения.
- Что именно Вы имеете в виду?
- Посмотрим в этом контексте на Первую мировую войну. В политическом смысле она однозначно была катастрофой для всей этой модели. Но объективно она была обусловлена экономическими интересами. Страны, опоздавшие к разделу колоний (прежде всего Германия, но не только), хотели их получить – потому что колонии были важны как источник ресурсов. Причём колонии хотели получить не просто страны: их хотели получить компании, работающие в этих странах. Мы знаем, чем всё закончилось. Но изначально это движение к катастрофе было порождено экономическими интересами.
Беседовал Владимир Володин.