Предупредим читателей сразу: беседа с Василием Михайловичем Солодковым состоялась 1 февраля, как раз в тот момент, когда уже было известно о выступлении первого зампреда Центробанка Алексея Улюкаева, обещавшего бросить все силы не на борьбу с инфляцией, а на предотвращение возможного кризиса банковской ликвидности. До известия о том, что позиция Центробанка в этом вопросе изменилась с точностью до наоборот, оставалось еще несколько часов.
Сегодня, конечно, ситуация выглядит несколько по-иному, и, думается, Василий Михайлович кое-что сказал бы по-другому. Тем не менее, сейчас абсолютно ясно, что его принципиальные высказывания не потеряли своей актуальности, несмотря на изменение политики ЦБ. Поэтому мы представляем их вниманию читателей так, как они были произнесены днем 1 февраля.
-Василий Михайлович, наш вопрос: как Вы оцениваете заявление Улюкаева, что вопросы банковской ликвидности сейчас важнее инфляции? Более того, речь зашла о том, что Центробанк не будет вплотную заниматься вопросами инфляции, хотя только что правительство заявило: именно ЦБ должен взять на себя основные функции борьбы с ростом инфляции.
- Видите ли, здесь много проблем. Первая – российская банковская система худо-бедно сложилась, и она тесно связана с мировым банковским сообществом. А какая сейчас проблема в США? Там начинается спад, рецессия. И начинается она на фоне ипотечного кризиса. Поэтому ФРС (американский Центробанк) идет на снижение ставок в условиях ускорения инфляции.
Почему это делается? Потому, что нормальное состояние банковской системы США гораздо важнее небольшого ускорения инфляции. Такова позиция ФРС.
- Но в России и в США несколько разный уровень инфляции.
- Разумеется. У нас 12%, у них 3-4%. Но я говорю не об этом. Сегодня для нас с вами дешевле всего занимать деньги у европейских и американских банков. А европейские и американские банки в условиях кризиса дают кредиты очень неохотно. Или дают, но при этом повышают процентную ставку.
Поэтому ресурсная база для российских банков сужается. И в этих условиях российский Центробанк, чтобы не допустить проблем в России, поскольку большинство наших банков от основных нефтяных доходов отрезаны, стремится к повышению ликвидности. Несмотря на то, что это приводит к инфляции. Это второй момент.
Третий момент заключается в том, что Центробанк у нас по-прежнему регулирует обменный курс рубля к доллару и евро. Что происходит? Рубль укрепляется на мировом рынке, но укрепляется не теми темпами, которыми он должен бы был укрепляться, исходя из сальдо баланса по текущим операциям. Он укрепляется значительно медленнее за счет того, что Центробанк присутствует на рынке, скупая доллары.
- Только что Гринспен советовал нам не сдерживать укрепление рубля.
- Он может все, что угодно, советовать. Здесь речь идет о принципиальном вопросе: если бы у нас была рыночная экономика, то снижение курса доллара позволило бы выявить конкурентоспособные отрасли и неконкурентоспособные. Но у нас с вами экономика монополистическая в самом страшном понимании этого слова. Она не способна к конкуренции. Поэтому повышение курса рубля по отношению к доллару одних наших производителей просто убьет, и это уже не восстановится никаким способом, а другие этого даже не заметят (допустим, та же самая нефтянка).
Предлагаемая мера не оказывает нужного эффекта, потому что, прежде чем отпускать курс, надо провести реформы. Реформы, прежде всего, направленные на демонополизацию, на снижение административных барьеров. Чтобы у нас люди, занимающиеся бизнесом, не были бы камикадзе. Чтобы они имели возможность нормально работать, нормально зарабатывать и конкурировать друг с другом. Чтобы не конкурировали в том, кто стоит ближе к власти, а кто от нее дальше. Это – не конкуренция. Это – государственно-монополистическая экономика, феодальная, какая угодно, но не рыночная.
- И в таких условиях Вы считаете, что Центробанк прав, выбирая борьбу за банковскую ликвидность, а не борьбу с инфляцией?
- Видите ли, у нас с вами, по большому счету, начинался кризис ликвидности. Вспомним то, что было в 2004 году. Но Центробанк сумел с этим справиться.
Посмотрите, что делается сейчас: все инструменты, в которых люди хранили сбережения, подвергаются серьезному давлению. Речь идет об акциях, паевых инвестиционных фондах и так далее. Доходность резко снизилась. Ведь правильно?
- Да.
- Куда людям нести деньги? В банки. А если сейчас еще и банки посыпятся, никому мало не покажется.
Учтем общую традицию недоверия наших граждан к финансовым институтам, причем абсолютно оправданного недоверия. Вклады, потерянные в Сбербанке, никто возвращать не собирается. То, что произошло в дефолт 1998 года, - просто хулиганство. А память никуда не делась: люди знают, что государство в любую секунду может их обмануть.
- Но как отразится на этих самых гражданах позиция Центробанка, считающего, что ликвидность важнее инфляции?
- Это будет означать ускорение инфляции со всеми вытекающими последствиями. Но речь идет о вопросе цены заимствований. Российский Центробанк вынужден держать ставку рефинансирования, привязанную к уровню инфляции. Поэтому заимствовать здесь очень дорого. Заимствовать за рубежом…
- Мы уже там назаимствовали столько, что не дай Бог.
- Но ставки-то вверх пошли.
Будем надеяться, что это все рассосется через какое-то время. Но все это – внешняя причина. Внутренние причины не рассасываются. У нас структура экспорта хуже, чем во времена СССР, притом, что в СССР она была хуже, чем в царской России.
Если раньше я думал, что мы будем развиваться по латиноамериканской модели, то сейчас ясно, что мы идем по модели развития африканской. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Такого уровня коррупции больше нигде не найти. Неужели нельзя навести порядок? А ведь, по большому счету, рынок начинается именно с порядка. И задача государства на рынке заключается отнюдь не в том, чтобы кому-то давать преференции, а кому-то нет, а в том, чтобы установить одинаковые для всех правила игры. И следить, чтобы эти правила соблюдались.
Но государство у нас занимается совсем другим. И наступает на одни и те же грабли.
Беседовал Владимир Володин