Предпринимательство — движущая сила экономики. Каково его состояние в нынешней России, какие у него перспективы и что влияет на его развитие, рассказывает декан факультета социологии ГУ-ВШЭ, президент Национального института системных исследований проблем предпринимательства, доктор экономических наук Александр Чепуренко, много лет изучающий предпринимательский потенциал нашего общества.

— Что понимается под предпринимательским потенциалом?

— Это совокупность всех взрослых трудоспособных людей, которые либо уже занимаются предпринимательской деятельностью, либо еще активно готовятся открыть свое дело (ищут помещение, поставщиков, клиентов, формируют команду) или примкнуть к уже существующему проекту, либо всерьез задумываются о том, заняться ли бизнесом в будущем. То есть предпринимательский потенциал состоит по меньшей мере из трех разнородных групп, деятельность, планы и устремления которых оказывают огромное влияние на экономическое состояние общества. Эти люди не только снимают с государства бремя забот о собственном благосостоянии, но и создают рабочие места и таким образом решают важную социальную задачу. И, кроме того, они наряду с исследовательским сообществом играют огромную роль в формировании инновационного потенциала нации.

— Каково нынешнее состояние предпринимательского потенциала в России?

— Среди стран, участвующих в международном проекте «Глобальный мониторинг предпринимательства» (GEM), Россия стабильно занимает одно из последних мест по уровню развития предпринимательского потенциала. На это есть несколько причин. Первая — последние десять лет у нас очень быстро росла занятость — в том числе с высоким стабильным доходом — на позициях высшего и среднего управленческого звена в крупных корпорациях, связанных с сырьевым бизнесом. Не менее стремительно развивался нерыночный сектор, и рост доходов там опережал рост производительности труда и рост доходов в частном предпринимательском секторе. И у людей, которые в принципе могли бы заняться бизнесом, появилась возможность хорошо зарабатывать, ничем не рискуя и не принимая на себя социальной ответственности. Вторая причина — административные барьеры. Проект Всемирного банка Doing business (он анализирует условия ведения бизнеса в 180 с лишним странах, оценивая такие параметры, как простота регистрации, ликвидации, получения лицензии, доступ к недвижимости и т.д.) относит Россию к наименее пригодным для предпринимательства странам. В этом году мы заняли по совокупности факторов, отражающих условия для ведения бизнеса, 120 место, в прошлом году — 118-е. Другие, более общие, причины: огромные российские расстояния и две беды, которые всегда преследуют нашу страну — теперь они называются «плохая инфраструктура» и «некачественный менеджмент», особенно в госструктурах, которые должны были бы содействовать развитию предпринимательства.

— А влияет ли благосостояние нации на развитость предпринимательского потенциала?

— Да, эту зависимость выявил «Глобальный мониторинг предпринимательства». В европейских государствах со средним и средне-высоким душевым доходом уровень предпринимательской активности очень низок. А в слаборазвитых странах с низким душевым доходом (скажем, в странах Тропической Африки) и в развитых — с высоким душевым доходом (например, в США) — наоборот, очень высок. Столь неожиданное, на первый взгляд, совпадение объясняется просто. В зависимости от мотивации, ресурсной и образовательной базы бизнесмены делятся на вынужденных и добровольных. В государствах с низким уровнем развития, где формальная экономика создает мало рабочих мест, людей к предпринимательству (как правило, «уличному») толкают бедность и безысходность. Добровольные предприниматели занимаются бизнесом «по расчету» — это «сытые», хорошо образованные люди, с опытом и ресурсами, которых к тому же поддерживает разветвленная система государственных программ содействия предпринимательству.

— Где в этой системе мы?

— Доля вынужденного предпринимательства в России значительно выше, чем в странах Западной и Центральной Европы, но в то же время в два с лишним раза ниже, чем в среднем по всей группе стран — участников проекта GEM. Кстати, интересна динамика структуры предпринимательского потенциала. В результате кризиса у нас резко увеличилась доля как вынужденных (до 30%), так и добровольных (до 40%) предпринимателей — за счет сокращения промежуточной группы со смешанной мотивацией. А если посмотреть на разные типы поселений (мегаполисы, крупные, средние, малые города и сельская местность), то мы увидим интересную закономерность. Для крупных городов и мегаполисов больше свойственно добровольное предпринимательство, и в кризис оно там только выросло. «Белые воротнички», лишившись бонусов, приняли рациональное решение открыть собственный бизнес: опыт подсказал им, что так они приобретут независимость и обеспечат себе более высокий доход. А вот в сельской местности и в малых городах существенно возросла доля вынужденного предпринимательства. Когда стали закрываться немногочисленные предприятия, структурировавшие там хозяйственную активность, люди вынуждены были, как в омут, бросаться в предпринимательство.

— То есть кризис подстегнул предпринимательскую активность?

— Да, разную — в разных типах поселений и социальных группах населения.

Но, с другой стороны, он вызвал и противоположный эффект — отток людей из уже действующего бизнеса. В 2009 году впервые за пять лет коэффициент оборота предпринимательской активности (соотношение тех, кто за последний год вошел в бизнес, и тех, кто за этот же период прекратил им заниматься) составил меньше единицы. Опять же, в условиях кризиса это объяснимо: вести бизнес стало очень трудно, — однако такого активного исхода мы не ожидали. Если в 2010 году ситуация не изменится к лучшему, появится серьезный повод для беспокойства: это будет означать, что предпринимательский потенциал в его активной части сокращается.

— Измеряется ли соотношение в бизнесе новичков и, скажем так, бывалых?

— Да, это очень важный показатель. Если в составе предпринимателей растет доля владельцев действующего бизнеса, которые открывают новое дело, это свидетельствует как минимум о двух вещах. Во-первых, о сравнительной закрытости предпринимательской страты — то есть «рекрутирование» новых бизнесменов происходит внутри, из самой этой группы, она не растет за счет прихода новичков извне. И, во-вторых, о неблагоприятных условиях во внешней деловой среде. Если, вместо того чтобы обеспечивать органический рост уже существующего бизнеса, предприниматель выделяет все новые проекты в отдельные бизнесы и формирует этакую зонтичную структуру, он таким образом, скорее всего, уходит от контролирующих органов или уворачивается от монопольных ограничений на входе на рынок, которые устанавливают более крупные бизнес-структуры. По моей оценке, и то, и другое имеет место в России. Однако отмечу, что в кризис (в силу тех причин, о которых я сказал выше) доля таких предпринимателей у нас сократилась: они скорее стали закрывать некоторые бизнесы, чем открывать новые.

— Что должно делать государство, чтобы стимулировать предпринимательскую активность?

— Государственная политика должна строиться с учетом того, что существуют разные группы предпринимателей — со своей мотивацией, стратегией хозяйственного поведения и т.д. Для каждой из них надо разрабатывать особые меры. Это первое. Второе: наши институты развития ориентированы на поддержку технологических коридоров. Но ведь нельзя забывать и о такой категории, как быстрорастущий малый и средний бизнес, так называемые газели, которые действуют не только в высокотехнологичных сферах. На мой взгляд, не так важно, что сегодня они занимаются не нанотехнологиями, а, скажем, производством добротной и дешевой обуви для среднего класса или организацией логистической цепочки, которая позволяет получать почту не через три месяца, а через три часа. Если этим компаниям дать дополнительные средства (через систему госгарантий по кредитам и т.д.), им, быть может, удастся обойти естественные ограничения, мешающие их еще более быстрому развитию. И что-то мне подсказывает: через несколько лет они сами займутся внедрением нанотехнологий. И еще очень важно, чтобы бизнес опирался не столько на формальные государственные институты, сколько на самоорганизующиеся структуры — микрофинансовые, «бизнес-ангельские» организации, ассоциации венчурных капиталистов.

В России они существуют, но — на обочине: «государево око» их практически не видит. Между тем, какие бы целевые показатели и индикаторы ни формировали чиновники и бюрократы, они никогда не смогут сформировать пакет инструментов, адекватный потребностям бизнесменов, лучше, чем сами предпринимательские организации.

— То есть, если говорить о господдержке, главное — это финансирование?

— Конечно, нет. Оно только на 25-30% определяет возможности для функционирования и развития предпринимательства. Остальные 70-75% приходятся на так называемые факторы восприятия. Например, на то, станет ли человек заниматься бизнесом, кроме доступа к финансовому капиталу, влияет несколько обстоятельств: знакомство с действующими предпринимателями (возможность перенимать у них опыт, знания, навыки); уверенность в собственных силах и знаниях; понимание перспектив развития бизнеса в данной местности; отсутствие страха перед неудачами. Чтобы укреплять эти факторы, необходимо вводить еще в средней школе программы ознакомления с предпринимательской деятельностью, а студентов технических вузов — обучать навыкам ведения бизнеса (к сожалению, значительная часть наших инженерных вузов по-прежнему готовит «генералов для прошлой войны» — наемных специалистов для крупных государственных заводов и фабрик, а не инженеров — технологических менеджеров для среднего бизнеса). Важно также развивать предпринимательскую культуру в обществе. Что мы узнаем о бизнесменах из газет и журналов? Кто на кого «наехал», кого посадили, кого «заказали». Мы почти не видим хорошо написанных историй успеха — а ведь они помогают снять страх неудач. Люди должны видеть, что провал в бизнесе — это неудача не в жизни, а в отдельном проекте; что это шанс накопить полезный опыт, который поможет в будущем избежать ошибок и добиться успеха. Ну и, конечно, мы должны знать своих звезд — тех, у кого нет провалов. Во всех успешных предпринимательских экономиках проводятся разнообразные конкурсы: на лучшего предпринимателя штата или графства, на лучшего молодого бизнесмена и т.д. Журналы печатают огромные репортажи, скажем, о детях, которые играют на бирже и разрабатывают собственные бизнес-проекты. Все это не менее важно, чем строительство технопарков, бизнес-инкубаторов, прочих «силиконовых долин» — все это поддерживает предпринимательский драйв в обществе.

Но вот какой парадокс: наряду со строительством бизнес-инкубаторов наше государство занимается планомерным уничтожением предпринимателей... В прошлую эпоху это происходило потому, что предпринимательство было взрывоопасным для социальной системы. Сейчас причина другая. Экономика нынешней России близка по своей модели абсолютистской Франции конца XVIII века: успешным оказывается не тот, чьи идеи более креативные, а тот, у кого есть доступ к административным ресурсам. Очень часто предпринимателями не становятся, а назначаются, и мы все это наблюдаем. Около 20 лет назад американский экономист Уильям Баумол выделил три типа предпринимательства: производительное (инновационное), непроизводительное (связанное с перераспределением рентных доходов) и деструктивное (рейдерство и все, что смыкается с теневой и криминальной экономикой). К сожалению, в силу ряда причин в России доминируют два последних типа. И поэтому предприниматель, который может «прорасти» снизу, оказывается неудобным: он мешает настоящим хозяевам жизни пилить бюджеты и заниматься прочими почтенными делами.

— Это же совершенно демотивирующая ситуация.

— Совершенно верно, но мы видим, что предпринимательство все равно прорастает: у нас есть примеры действительно творческого производительного предпринимательства, и его не задушишь, не убьешь. Модель предпринимательства отражает модель общества, но в России всегда находились люди, готовые плыть против течения. И инновационное предпринимательство постепенно подтачивает существующую общественную систему, основанную на переделе ресурсной ренты. Профессор Финансовой академии Андрей Юданов доказал, что в России, во всяком случае до начала кризиса, было на удивление много «газелей» — фирм, устойчиво показывающих впечатляющие темпы роста на протяжении многих лет. Их было гораздо больше, чем в любой западной экономике, и это обнадеживающий факт. Кроме того, у нас достаточно высока доля добровольных предпринимателей в микробизнесе и малом бизнесе, и это позволяет надеяться, что формируемая ими хозяйственная культура деловой жизни рано или поздно приведут к сужению ареалов непроизводительного и деструктивного предпринимательства. Хотя, чтобы победить коррупцию, то есть разрушить питательную среду для таких видов бизнеса, этого недостаточно — нужно еще построить гражданское общество и обеспечить прозрачность институтов. Помните известный анекдот?

У англичанина спрашивают: «Что надо сделать, чтобы иметь такой же газон, как у вас? — Очень просто: нужно его только 200 лет регулярно поливать и стричь». Поэтому не стоит сильно расстраиваться из-за того, что за 20 лет в России все еще не сложилась та модель общества и предпринимательства, которая в успешных странах Европы и Северной Америки формировалась столетиями. Но шансы есть?

Думаю да, потому что мы живем в открытом и проницаемом глобальном мире. Отсюда — некая индукция, «наведенный ток» предпринимательской активности, от которого ни за какими стенами не укрыться. Поэтому два обстоятельства: постепенное формирование гражданского общества и здорового ядра предпринимательства и включенность российской экономики в глобальную — будут способствовать постепенному созданию благоприятной среды для бизнеса и развитию предпринимательского потенциала. Кроме того, и это очень важно, россияне на удивление креативны и предприимчивы — не верьте, что мы традиционно избегаем риска. Многие кросскультурные исследования показывают, что россияне гораздо более склонны рисковать, чем жители большинства стран Западной Европы, оно и понятно: то, что нормальный европеец считает риском, мы рассматриваем как нормальную жизненную ситуацию.

— Раз мы заговорили о стереотипах: считается, что россияне негативно относятся к предпринимателям. Так ли это на самом деле?

— Абсолютно не так. В прошлом году — уже в условиях кризиса — мы опрашивали предпринимателей и население. Так вот значительная часть бизнесменов склонялась к тому, что общество в целом относится к ним отрицательно. Ничего подобного в ответах непредпринимательских слоев населения мы не увидели. Но не надо путать отношение к предпринимателям и олигархам — оно у народа диаметрально противоположное. Одно дело мой сосед Иван Иванович, который тоже был инженером и которого, как и меня, уволили, но, в отличие от меня, он не лежит на диване с газетой в руках — он продал свой «москвич», заложил гараж и открыл маленькую фирму. Я могу ему завидовать, но не могу не уважать. И совсем другое дело молодой человек 30 лет отроду — хозяин заводов, газет, пароходов. Собственными усилиями и талантом всего этого не заработать. Все же у общества в целом довольно искаженное представление о бизнесменах.

— Как исправить эту ситуацию и в чьих это силах?

— Прежде всего, это задача самих предпринимателей и экспертов. К сожалению, мы мало видим их на телеэкранах и в журналах: одни слишком заняты, других просто не приглашают высказываться на эту тему. А если приглашают, то «экспертов по любому вопросу»... Кроме того, на представления людей могли бы повлиять различные бизнес-ассоциации, но они заняты другим: кто-то пилит бюджет, кто-то под ковром борется за изменение законодательства. Это все, наверное, для них важно, но формировать у людей адекватное мнение о предпринимательском сообществе — задача не менее важная.

Анна Натитник