Вторая часть беседы с Юрием Симачёвым посвящена вопросам импортозамещения, ставшего в последнее время для российской экономики крайне необходимым.

- Юрий Вячеславович, в России уже давно шла речь о том, что нельзя всё закупать за рубежом. Ещё не было никакой особой конфронтации с Западом, ни тем более санкций, а об импортозамещении уже говорили вовсю. Правда, в основном говорили. И вот, как в известной пословице: гром грянул, и мужик начал креститься.

Но ситуация то уже критическая: в различных секторах экономики импорт ограничивается, а то и закрывается совсем, причём делается это, чтобы нанести стране ощутимый урон. Так что импортозамещение стало просто первоочередной задачей. Вопрос в том, не опоздали ли мы уже?

- Сказать, не опоздали, можно было бы, если бы всё было здорово.

Конечно, можно сказать, где было неплохо с импортозамещением. Так конкретный пример – сельское хозяйство. А почему? Потому, что всё началось там довольно рано, после принятия в 2004-м году закона о сельхоздеятельности. До всякого 2014-го года там были свои программы, там возникла своя инфраструктура, система специализированных банков. И поэтому началось импортозамещение. И ещё важно, что там могут быть активно задействованы торгуемые технологии, доступные технологии, известные технологии. И мы не только стали делать эти продукты, но и осваиваем эти технологии.

И по другим отраслям у нас шло активное импортозамещение: мы начинали собирать собственные автомобили. Потом начинали производить к ним двигатели. Потом начинали производить к ним ещё что-то, но там парадокс был в том, что у нас всё больше становилось продукции нашего производства, и добавленная стоимость становилась всё выше, а технологии, которые при этом требуются, остаются не нашими. Поэтому, с одной стороны, импортозамещение происходит, а, с другой стороны, технологическая зависимость растёт. Поэтому, как только у нас ограничились возможности покупать технологические элементы, выяснилось, что мы не можем так просто взять и воспроизвести эти технологии. И в сельском хозяйстве это заняло достаточно много времени, здесь тоже возникали проблемы, как одновременно заниматься продовольственным импортозамещением и укоренением зарубежных технологий.

Не везде так. Где-то, на самом деле, всё относительно неплохо, например, в сфере химических предприятий, которые достаточно активно работали с иностранными инвесторами. В силу изначально развитой российской науки они были способны адаптировать получаемые знания, так что в химической промышленности всё достаточно неплохо.

Смотрите, есть отрасли антиподы: в автомобилестроении практически не освоили никаких технологий, и оно ориентируется на Запад.

- Теперь – на Китай.

- Да. Сейчас всё перезапускается через использование других зарубежных технологий. Совсем другое дело фармацевтика: там была своя программа, свои разработки. Да, модно говорить, что у нас фармацевтика в основном дженериковая, но, тем не менее, мы производим отдельные новые лекарства. У нас есть своя наука, своя система разработок производства. Там, конечно, есть проблемы с субстанциями, ещё с чем-то, но они не такие сложные, как в том же автомобиле строении.

Так что есть области мы применять зарубежные технологии, адаптированные под российские условия. И они уже могут как копироваться и воспроизводиться, так и развиваться. А есть области, где был очень различающийся уровень, и там нам надо очень сильно навёрстывать.

Часть предприятий, откуда ушли иностранные инвесторы, где вместо иностранных собственников появились собственники российские, продолжает успешно работать, например, в той же шинной промышленности. Именно там происходило то, что мы называем укоренением зарубежных технологий: там люди были близки к пониманию, как это работает, там была собственная корпоративная наука, кроме того, российский химический комплекс достаточно сильный сам по себе. Его всегда ругали за то, что у нас недостаточно развита тонкая химия, но это определялось тем, что на неё не было такого структурированного спроса. Однако это не значило, что отечественный химический комплекс не могжет выпускать элементы тонкой химии: даже представители небольшого по размерам бизнеса рассказывают, что они сотрудничают с промышленными гигантами в плане получения от них каких-то элементов, материалов. И на этой основе они воспроизводят то, что раньше целиком и полностью импортировалось.

Здесь есть другая проблема: сначала всё шло хорошо и просто, и казалось, что и дальше дела будут идти быстро и без особых трудностей. Но это было время, когда наши компании могли все нужные компоненты спокойно купить за рубежом, и они были очень хорошего качества. А потом возникли ограничения, и компании стали смотреть, что же производится в России. И оказалось, что многие из этих вещей производят какие-то российские фирмы. В первую очередь реинсталляция организационных связей дала результат: компании нашли возможных поставщиков. Кто-то, конечно, нашёл их в Китае, но многие – в России. И эта схема заработала.

Но это то, что мы называем быстрым импортозамещением. Дальше возникает вопрос, что существуют сложные компоненты, связанные с большим количеством знаний, это сильно защищённые компоненты, которые так просто не купишь. И здесь должно быть сильнейшее ускорение в плане инноваций, в плане собственных разработок и скорейшего их использования в экономике.

В этом плане у нас немного инструментов, обеспечивающих горизонтальную систему взаимодействия. У нас больше линейная модель инноваций: сначала вложить деньги в фундаментальную науку, потом – в прикладную, потом дать деньги бизнесу. А времени на это нет. Здесь надо поддерживать отдельные проекты, где бизнес взаимодействует с наукой в любом виде: в виде коллективов, отдельных учёных, необходимо сразу давать гранты непосредственно компаниям, чтобы они взаимодействовали с разработчиками в плане создания новой продукции. И этих грантов должно быть много. Это должна быть массовая история.

- Юрий Вячеславович, есть ещё один вопрос, который нельзя не задать, говоря об импортозамещении: сколько времени, по Вашему мнению, России придётся жить в условиях частичной изоляции?

- Это очень сложный вопрос. Если будет какое-то смягчение, охлаждение того конфликта, в котором мы находимся, то результаты могут быть хотя бы в том плане, что можно будет начать вновь зазывать иностранных инвесторов, для которых российская экономика, на самом деле, по-прежнему остаётся привлекательной.

Да, понятно, что это будут инвесторы не из классических развитых стран, но это будут средства, это будет живой частный бизнес, который станет здесь развиваться. Поэтому, если мы рассматриваем сценарий «охлаждения», замораживания этого конфликта, то, может быть, начиная с 2025-го года мы должны быть готовы к такой экономической политике.

Конечно, если жёсткая фаза конфликта будет продолжаться и тем более усиливаться, то трудно строить какие-то планы. В то же время понятно, что сами санкционные режимы, а мы рассматривали их влияние и последствия, дают эффект, как экономический, так и политический, когда речь идёт про относительно небольшие страны. Когда же речь идёт о крупных странах, то возникает и позитивный эффект, связанный с тем же импортозамещением, с новыми цепочками, активизацией научно исследовательских работ, с общей мобилизацией населения на борьбу на трудовом фронте. А когда ещё оказывается, что есть ещё несколько стран, находящихся в схожем положении: либо против них тоже введены санкции, либо они находятся в состоянии торговых войн, либо с ними просто говорят, как с маленькими, а не с крупными странами, естественно возникает пространство для взаимодействия внутри этой группы. И этот процесс может быть достаточно устойчивым, потому что все негативные эффекты санкций связаны с эффектами либо для небольших экономик, либо для экономик, не достигших определённого уровня развития. После достижения определённого уровня экономика может устойчиво существовать. И, опять же, как рассматривать её конкурентоспособность: то, что она может производить все без исключения товары?

- Такого нет ни в одной экономике мира.

- Разумеется, такого нет и не будет. В то же время экономика, остающаяся устойчивой, которая может противостоять внешним угрозам (не обязательно санкциям, это могут быть пандемия или какие-то климатические явления) сможет развиваться, несмотря на все препятствия. И развитие по такой схеме вполне возможно. Там вполне неоднозначные и нетривиальные последствия. А о подсанкционной экономике мы недавно написали большую статью, основанную на большом массиве исследовательских работ (она вышла в 8-м номере «Вопросов экономики»).

Беседовал Владимир Володин.