Мы продолжаем беседу с Николаем Смирновым о коррупции. Как и почему коррупция может быть глобальной.

- Николай, мы закончили рассмотрение коррупционного франчайзинга?

- То, о чем мы уже сказали, – это первое, относящееся к модели коррупции. Итак, злоупотребление государственными или общественными полномочиями, как это трактует Transparency International, законодательство и даже научный мейнстрим, – это всего лишь оппортунистическое поведение. А сама коррупция – это механизм, позволяющий безнаказанно нарушать определенные правила. Это коррупционные рынки, иерархии, сети, франчайзинг и прочие формы обеспечения надежности коррупционных отношений.

Теперь важная вещь – мир стал глобальным. Не в том смысле, что можно легко физически или информационно добраться от одного конца света до другого. Хотя это тоже имеет значение.

Но особенно важны глобальные институты, то есть глобальные правила игры, единые для всех, исполнение которых обеспечивается политически, экономически, информационно и в крайнем случае при помощи военной силы. Это правила экономические, в том числе производства, инвестирования, торговли, потребления и сбережения. Правила политические, например, современные демократические процедуры, открытость и прочее. Правила информационные – Интернет. Сюда же международное право и политика, вооруженные силы, в общем, все наиболее существенные отношения.

- Коррупционеры всех стран, объединяйтесь?

- Да. Причем, у Георгия Сатарова и других экспертов речь идет о мировых моделях коррупции, которые всё же являются национальными, то есть это лишь части общей модели. Выделяют европейскую, азиатскую, латиноамериканскую и африканскую модели.

Однако в глобальном мире очевидно логичнее говорить о модели глобальной коррупции, которая в первую очередь определяется наличием глобальных институтов. Если бы не было глобальных институтов, то ни о какой глобальной коррупции речи бы не шло. Коррупция всегда связана с теми правилами, которые она позволяет безнаказанно нарушать.

Так почему же она возникает? Если соблюдение определенных правил контролируется недостаточным образом, могут возникнуть нарушители, даже если само правило в принципе продуктивное. Но это еще не коррупция, это – всего лишь оппортунистическое поведение, термин, очень хорошо знакомый экономистам. Но уже по привычке его называют коррупцией или коррупционным поведением, что является принципиальной ошибкой.

Потому что коррупция, наоборот, возникает тогда, когда механизм обеспечения выполнения правил очень сильный. От него никуда не деться, и приходится взаимодействовать с контролером, у которого есть достаточная власть, чтобы применить санкции к нарушителю правил. Если правило само по себе продуктивное, то выгоднее его соблюдать, коррупция не нужна.

А если нет, то оно скорее препятствуют вам в достижении ваших целей, защите интересов, чем помогает. Соблюдать такое правило вам не выгодно, а просто нарушить не получается: высок риск наказания. Очевидным выходом из этой ситуации является коррупция – механизм, позволяющий безнаказанно нарушать правила, ущемляющие ваши интересы. И, разумеется, безнаказанно не значит бесплатно. Тут и возникает коррупционная рента – плата за безнаказанность при нарушении правил.

Теперь вернёмся к мировой экономике, к глобальным вопросам.

- И глобальным институтам.

- Да. И к глобальным институтам, единым для всех. Но при этом у нас есть и мультикультурализм.

- Есть. А ещё есть толерантность.

- Это кстати наглядный пример неформального института, подвергнувшегося коррупции. Кстати, Александр Аузан говорит о культурном разнообразии экономик в Европе и связанных с этим проблемах функционирования формальных институтов Евросоюза.           

- А что: каждая страна живет в соответствии со своим историческим опытом, своим менталитетом, а то и другое у всех разные. Как сказано в  нашей известной пословице: что русскому хорошо, то немцу смерть.

- Именно так, об этом я и говорю. Если взять, допустим, Россию, у нас разнообразие субъектов федерации очень велико, причем и по экономическим, и по социальным, и по культурным, и по многим другим параметрам. А если брать мировую экономику, то тут разнообразие достигает своего максимума. И если глобальные институты создаются за несколько лет, может десятков, то культура формируется веками, а попытки резко ее поменять обычно заканчиваются плачевно.

Из этого следует, что единые глобальные правила для кого-то могут являться справедливыми, а для кого-то – несправедливыми. Если соблюдение несправедливых правил обеспечивается достаточно мощными механизмами, то есть сильным гарантом, то это является очень веской причиной для возникновения коррупции, потому что развиваться экономика по таким правилам не способна, а нарушать их чревато санкциями. Значит, создаются механизмы, позволяющие за определенную плату (совсем не обязательно денежную, может политическую) обходить или, как говорится, добиваться гибкого подхода к применению этих правил. Формируются потоки коррупционной ренты и бенефициары этих потоков.

Давайте подумаем, что у нас с глобальными институтами: для кого они справедливы, а для кого нет? Для этого нужно обратиться к истории и механизмам их формирования. Дело в том, что минимум последнюю четверть века мы живём в однополярном мире с явными экономическими лидерами, имеющими решающее влияние на формирование и применение этих глобальных институтов. И мир не большая дружная семья, где старшие заботятся о младших, это жестокая конкурентная борьба.

- Тут я не согласен: если говорить об экономике, то мы живём как минимум в двух полярном мире, где, кроме США, есть ещё и Китай, упорно проводящий свою экономическую политику. И не будем всё же забывать о ЕС.

- А тут я вынужден не согласиться: Китай стал претендентом на второй полюс сравнительно недавно. Китай, можно сказать, смог адаптировать свою экономику под глобальные правила, и может в некоторой степени влиять на их создателей.

- Безусловно.

- Если мы возьмём последние сто лет…

- Но до Второй мировой войны США не были лидером мировой экономики. Они поднялись на развалинах Европы.

- Может и не были, но здесь важно понимание стратегий: предпосылки текущей институциональной модели мировой экономики были созданы раньше – ещё в преддверии Великой депрессии в США начала 1920-х годов. Тогда была создана Федеральная резервная система – прототип глобального мирового финансового регулятора. А в 1944 году на Бреттон-Вудской конференции уже были оформлены современные глобальные институты, которые претерпевали затем более или менее значительные изменения. Это результат большой стратегической игры.

- А кто мог им возразить? Европа только что была театром военных действий, чтобы её восстановить, те же американцы придумали план Маршалла. Япония вообще только что капитулировала, и по ней были нанесены в первый и, будем надеяться, в последний раз в истории человечества ядерные удары. СССР тоже вмешаться в эту ситуацию не мог.

-  Мы не будем характеризовать это с моральной стороны, лучше просто как о состоявшемся факте. Почему, например, Германия или Япония, проигравшие во Второй мировой войне, через некоторое время начали демонстрировать экономические чудеса? Дело в институтах или, может быть, институты лишь промежуточное звено, следствие определенных стратегий? И сегодня мы видим, что глобальные институты действуют в интересах экономических лидеров. А их, в общем-то, немного. Большинство стран у нас относится всё-таки к категории развивающихся.

- Или просто отсталых.

- Да, это ключевой вопрос для современных экономистов: почему развивающиеся страны не развиваются. Ответ прост: потому что им «помогают» развитые страны руками глобальных институтов, хотя последние можно рассматривать как самостоятельную силу. Сегодня они в основном носят гибридную структуру, сохраняя формально национальный суверенитет, то есть добровольность участия государств, но вынуждая их принимать нужные решения. Например, так называемое «мягкое регулирование» по схеме: рекомендация – рейтинг – инвестиционная политика. У нас кстати сейчас по этому принципу многое устроено, образование и наука в том числе. Это как в быту: вы, конечно, можете не покупать у монополиста свет или газ, можете не платить ему до поры до времени, но тогда у вас не будет ни того, ни другого. Только глобальные институты гласят: если не выполните рекомендации, у вас не будет высокого рейтинга, значит, не будет инвестиций в вашу экономику, не будет науки, образования, инноваций, многого всего другого, у вас не будет рынка, а поскольку глобальная экономика все еще во многом рыночная, у вас не будет экономики.

В глобальном аспекте мы имеем сильные, с точки зрения гарантов, но несправедливые, с точки зрения большинства мировых субъектов, институты, участвовать в которых развивающимся странам становится невыгодно. В итоге, как показывает статистика, развивающиеся страны не развиваются. В условиях стагнации глобальной экономики богатые становятся относительно богаче, а бедные – еще беднее.

В этих условиях возникает коррупционное поведение. Речь идёт о создании механизмов, позволяющих, пусть не бесплатно, но безнаказанно, обходить эти невыгодные для них правила. Коррупционные потоки пронизывают отношения между национальными и глобальными элитами,  бизнесом, населением. Последнее оказывается чаще всего в проигрыше, особенно его патриотическая часть.

Если национальные элиты патриотичны, то им приходится откупаться от глобальных гарантов, чтобы иметь возможность проводить самостоятельную политику. Если же национальные элиты стремятся соблюдать глобальные правила, не обращая внимания на их контрпродуктивность, им приходится коррумпировать национальные институты, чтобы сохранить власть, не оглядываясь на национальные интересы.

То есть в ситуации, когда мы имеем конкурентный однополярный мир с мощными глобальными институтами в условиях мультикультурализма, возникает коррупция. Она воспроизводится, формируется коррупционный капитал, в стратегических интересах которого сохранение и экспансия глобальных институтов.

Продолжение следует.

Беседовал Владимир Володин